В середине семидесятых у нас в городе работали молодые болгарские строители: доброжелательные, симпатичные ребята. Вскоре мы с ними подружились и, преодолев кучу унизительных партийно-профсоюзно-анкетных барьеров, двумя супружескими парами прибыли в Софию в гости к другу Здравко, аккурат к Первомаю. Отметить праздник он пригласил нас в летнее кафе в центре столицы. Погода замечательная, кругом европейская цивилизация. У нас праздничный настрой: условные рефлексы обострены, капает слюна, желудок в томном ожидании — всё в полном соответствии с ученьем академика Павлова. Подходит официант, Здравко по-болгарски делает заказ, мы с чувством глубокого удовлетворением улавливаем знакомое слово — "Плиска" и дальше он делится с рыцарем подноса: "Ето другари, русска дэлэгация". Он имел в виде, что мы его друзья из России. Официант сперва хмыкнул, а после, прикрыв ладонью рот, закатился гомерическим хохотом и, вдруг,— сбежал.
Мы с недоумением глядели ему вслед, а Здравко побледнел и рванул за ним. Вскоре оба возвратились, и Здравко рассказал, что буквально перед нашим приходом за этим же столом сидела ещё одна "русска дэлэгация" — не то узбеки, не то таджики, в цветастых халатах и тюбютейках. После ужина им принесли пузатый глинянный чайник с кипятком и коробку с разовыми пакетиками чая, которые они отродясь ни видели и как ими пользоваться не ведали. Но, как в каждом коллективе, нашёлся умник, который всё знает и всех учит.
Когда официант подошёл к ним, он застал такую картину: сидят за столом пёстрые, как щеглы, узкоглазые советские туристы с коричневыми рожами, изо рта у каждого свисает нить с бумажной биркой, а пакетики находятся во рту, и сквозь них они цедят кипяток. Гости осушили по чашке кипятка, а сколько кипятка протекло по ногам у болгарских тружеников общепита, осталось тайной.
